Ассириада
В форме рондо

(Часть 3)

Памяти отца, памяти матери

А годы ссылки проходили один за другим. Она, эта ссылка, была для нас б е с с р о ч н о й, как было запроектировано неизвестным вершителем наших судеб. Каждый следующий год наступал и проходил, не принося ничего нового, утешительного. Но это было обманчивое ощущение. Безостановочно работающее время готовило большие перемены. Приближался час исполнения высшей воли, которой подчиняется все сущее в мире, которой должен был подчиниться даже такой гигант, как товарищ Сталин.
А было это так. В один из мартовских дней 1953 года мы пришли утром в школу как обычно, но в положенное время звонка на урок мы не услышали. Вместо звонка вдруг дали команду всем классам построиться на линейку в большом школьном коридоре. Опять долгая заминка, мы стоим, ждем, наконец выходит к нам директор школы по фамилии Полуэктов, коммунист, тоже сосланный в эти края. Он стал лицом к нашему строю: громадный ростом, очень сильный мужчина. «Дети, — едва выговорил он странно дрожащим и непривычно слабым голосом, — дети, случилось самое большое и непоправимое… несчастье. Умер… умер…» Он не смог договорить до конца. Поднес к глазам платочек. Его подбородок вдруг мелко-мелко задрожал, крупное волевое лицо как-то жалко сморщилось, он отвернулся от строя учеников и, ссутулившись, вышел из коридора прочь. Перепуганные и пораженные его видом, его поведением, мы стояли, ничего не понимая. За директора досказала заведующая учебной частью Анастасия Кузьминична. Она сказала, отчетливо выговаривая каждое слово: «Дети, умер наш любимый вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин. Расходитесь по домам, сегодня занятий не будет».

Умоляем Верховный Совет СССР… Потом до нас — с большим запоздани-ем — стали доходить из Москвы потрясающие новости, которые не укладывались в сознании: расстрелян Берия, оказавшийся иностранным агентом, расстрелян Багиров, первый секретарь азербайджанского ЦК КПСС, по непосредственному указанию которого, как говорили некоторые ссыльные ассирийцы, нас всех вышвырнули из Азербайджана в Сибирь. И — самое невероятное — сообщения в газетах, что с а м товарищ Сталин допускал кое-какие ошибки…
Ассирийцы сообразили, что надо «бить во все колокола», писать в Москву, в высшие инстанции, чтобы оттуда вмешались и исправили чудовищную несправедливость… Москве почему-то верили. Москве доверяли при всех обстоятельствах. Ссыльные ассирийцы свои прошения о помиловании, свои мольбы к властям — разобраться в их деле, освободить от каторги — составляли в нескольких экземплярах и посылали: «Дорогому товарищу Ворошилову» (также — Маленкову, также — Хрущеву), в Президиум Верховного Совета СССР, в газету «Правда», в Верховный Суд СССР.
Наше освобождение было не за горами, но мы этого еще не знали, мы только умоляли и надеялись…

Преступление закончено — забудьте…

— Что было дальше? Как вы освободились? — спрашивает Тигран М. Мы сидим с ним в открытом кафе экзотического каирского квартала Замалек, в тени плюс 42, от этого еще приятнее на вкус холодное пиво «Stella», популярное в этих местах.
Я рассказываю Тиграну, каков был эпилог нашей Сибириады. То освобождение, о котором ссыльные ассирийцы грезили во сне и наяву, стало реальностью в 1956 году. Глав семейств начали вызывать одного за другим в Управление внутренних дел районного центра Бакчар, там им вручали стандартные однотипные справки — постановление Верховного Суда СССР. Это и была свобода. Справку, выданную моему отцу, могу процитировать: «Дана Вартанову Лазарю, 1895 г. рождения, в том, что Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от… (такого-то числа такого-то года) постановление Особого совещания при министре Государственной Безопасности СССР от… (такого-то числа такого-то года) в отношении его отменено и дело производством прекращено с освобождением его от спецпоселения».
Подпись — Председатель судебной коллегии по уголовным
делам Верховного Суда СССР Морозов. Печать.
Вот так, просто, обыденно. Было, значит, такое постановление о нас, а теперь оно отменено… Можете ехать обратно домой.
Везли нас сюда, на край света, за казеный счет, а обратно — самим надо голову ломать, это же не шутка — почти 10 тысяч километров пути для нищих людей… Деньги-то какие нужны на такую дорогу, представляешь, Тигран? И как ни рвалось от нетерпения сердце из груди — скорее, скорее на Кавказ! — но пришлось месяца три готовиться. Все до ниточки распродали, корову Любу отвели на Бакчарский базар, денег на билеты едва набрали, и одних сухарей два огромных чемодана насушили. Как мы добирались до своего Эльдорадо, то есть до Кавказа, это целая эпопея. В общем, доехали-таки до родного села. И что же? Все наши дома, добротные, из красного кирпича, сложенные своими руками, заняты чужими людьми из коренного населения республики. Пришли, значит, на пепелища. Что делать? Собрали деньги, послали своих людей в Москву (в Москве разберутся!) ходатайствовать, никто и слушать их там не стал. Пропали наши дома.
— И что вы стали делать?
— Да ничего. Но и ютиться в своем бывшем селе без крыши над головой и видеть каждый день родные дома, отнятые у нас, не было никаких душевных сил. Поэтому все наши люди приняли решение переехать в соседнюю Грузию. Там, в сельской местности, нужны были рабочие руки. На новых землях, в 35 километрах к югу от Тбилиси, построили свой поселок, посадили виноградники, фруктовые деревья, стали жить.
— И что вы потом думали о том, что произошло? Ведь такое никогда не забывается, правда?
— Не забывается, но что толку без конца бередить душу воспоминаниями о пережитом? Наши старики не любили разговаривать на эту тему. Я одно точно знаю: даже после сибирской каторги ненависть не поселилась в наших сердцах. Как можно ненавидеть, например, град, который нежданно-негаданно обрушился на землю и побил подрастающий урожай? Таким же стихийным бедствием воспринималось в крестьянском сознании наших стариков то зло, которое выпало на нашу долю. Ведь у него, у этого зла, не было ни конкретного лица, ни конкретного адреса.
Понимаешь, когда-то они жили в горах Турции. Там одно право действова-
ло — право сильного. Время от времени какой-нибудь бек или ага, соседний или дальний, налетал со своими людьми, угонял скот, похищал красивую девушку. Но к подобным напастям люди были готовы, укрывались, отбивались, защищались как могли. Здесь же, в родной Советской стране, какое-то таинственное, непредставимое, недоступное сознанию Особое совещание при министре Государственной Безопасности СССР в далекой Москве решило судьбу ассирийцев. Значит, пока в кавказском селе Калининкенд ассирийские крестьяне: мой отец Лазарь, Савва, Иосиф, Беньямин, Ишо, Саргис, Гиваргис, Шамун, Израэл, Даниэл и другие, а также их жены с граблями, серпами, тяпками, лопатами, вилами каждый день отправлялись ни свет ни заря на колхозные полевые работы и трудились до седьмого пота, неведомое им Особое совещание постановило, что они — враги народа, и эти люди были обречены на сибирскую каторгу…
Вот это страшно осознавать. И чем больше времени проходит, тем ужаснее думать о том, что тогда с нами сделали…
— Ну, ладно. Надо все-таки забыть. Жизнь у всех наладилась… Все в прошлом...
— И да и нет. Для моей мамы это и в настоящем. В нашем сельском доме на стене висят рядышком в рамках две увеличенные фотографии, на них две красивые девушки. Одной 16, другой неполных 18 лет. Это сестры мои, Эльза и Марта. Покоятся их тела в мерзлом сибирском грунте, может, и могильных холмиков теперь уже не осталось… А души этих чистых, невинных созданий пребывают там, где нет смерти и нет Сибири. Мама моя, как взглянет на эти фотографии, так начинает причитать и обливается слезами. Для нее это никогда не будет в прошлом, это всегда — сегодня.

Погромы, исход, бездомная нация

Да, за 35 лет до Сибири мои сородичи все еще жили в горах. Век проходил за веком, и прошло уже 25 столетий со времени, когда Ассирия была уничтожена, и Ниневию сровняли с землей. Поколения ассирийцев сменяли друг друга, но оставались привязанными к этим местам. Пережили они владычество Персидской империи, и Греческой, и Римской, уцелели при Арабском халифате, были истребляемы по приказу Тамерлана, стали подданными Оттоманской империи и дошли до начала ХХ века. Жизнь — неистребимая штука.
Где-то там, в ученом мире, востоковеды-исследователи спорили и доказывали в своих работах, что ассирийский народ не был уничтожен в ходе разрушения Ассирийской империи, что потомки одного из древнейших народов мира продолжают жить в местах их исторического расселения и т. д. и т. п. А они, дети гор и месопотамских равнин, первохристиане, далекие от цивилизованного мира, они просто жили, нисколько не задумываясь над своим происхождением. Они просто были… ассирийцами.
Легендарная Ассирия с течением времени все более обрастала красочной историей и вызывала к себе растущий интерес историков, тогда как реальные сирийцы-ассирийцы, забытые всеми, под именем «христиане Востока» действительно продолжали жить там же, где они жили тысячелетиями. Они выпали из современной истории, но с потрясающей этнической цепкостью держались за свои обычаи, за христианскую веру и родную речь, хотя их арамейская письменность и литература, прославленная когда-то великими именами Ефрема Сирина и Бар-Эбрайа, уже много веков пребывала в полном забвении. Прогрессирующий мир давно уже использовал паровые машины, ездил на поездах и автомобилях, летал на самолетах, но ассирийцы, рассеянные по горам и равнинам Ближнего Востока, никем не признаваемые, не соприкасались с благами цивилизации.
С таким багажом они и встретили Первую мировую войну.
У каждой семьи есть свой отец. Отцом всех ассирийцев, духовным и светским их повелителем был патриарх Беньямин Мар Шимун. Когда мы отбывали свою бессрочную ссылку во «глубине сибирских руд», вечерами мой отец рассказывал мне о прежней жизни там, «на родине». Эти сказки, или сказы, и его красочные воспоминания о той реальной жизни входили в мое детское сознание.

Сказ о Патриархе

Его власть, по словам моего родителя, была для верующих абсолютной, воля его была законом, слово, сказанное им, воспринималось как истина. Если бы патриарх повелел своему народу: бросайтесь в огонь! — то люди так бы и поступили. Так говорил мой отец. Ассирийцы действительно готовы были идти за своим патриархом хоть в пекло.
Это они и сделали, когда грянула Первая мировая. Дрались Турция в союзе с Германией, а против них Россия, Англия и Франция. Патриарх был недоволен приниженным положением ассирийского народа в османской Турции. Об этом знали российские и британские дипломаты. Подкатились они к нему, обещали независимое самоуправление его народу после победы, только, мол, вдарьте по туркам, помогите… Вдарили. Ответный удар был сокрушительным. Ассирийцев уничтожали на корню. Младенцы, девочки, старики — всех их вырезали в селениях озверевшие аскеры. Только красивых девушек оставляли в живых, уводили в гаремы. В кровавых пиршествах участвовали банды из местного мусульманского населения.
Метался патриарх Мар Шимун по горам, собирая остатки своего народа. От англичан помощи не было. От русских тоже. В отчаянии добрался до Тифлиса. Встретился там с Великим князем русского царского двора. Забыл мой отец, как его звали. Гибнет мой народ, сказал ему патриарх ассирийский. Представитель двора сказал: Россия ценит ваш подвиг, скорбит вместе с вами. Повесил на грудь патриарха красивый русский орден. И распрощался с ним.
Большинству людей патриарх представляется в образе старца с бородой, мудрого, всезнающего, многоопытного духовного руководителя верующего народа. Беньямин Мар Шимун еще юношей был возведен в этот высший сан. Сан передавался от дяди к одному из племянников по наследству и обязательно внутри одного рода — династии Мар Шимун. Когда началась война, патриарх был совсем молодым человеком. Я видел его фотографии, — глаза серны, большие и печальные, лицо, как будто растерянное от чрезмерности врученной ему власти, некрупная фигура в тяжелом патриаршем облачении. Трудно не посочувствовать ему.
Я после Сибири, во взрослости, много материалов накопал об ассирийцах и о том времени. Удивило, что слышанное от отца в фольклорной передаче как правило совпадало с установленными историческими фактами.
Не дожил наш патриарх до возраста Иисуса Христа.
Из Тифлиса вернулся безутешный Мар Шимун в горы Турции. Тут его стал звать к себе на переговоры Симко, предводитель курдов. С турками Симко то дружил, то воевал, не поймешь его. Приезжай, говорит, помиримся, положим конец вражде между нашими народами. Поехал патриарх в курдское селение, с ним брат его Давид, боевой командир, и 50 казаков сопровождения из русской армии. Встретил их хитрый Симко как самых дорогих гостей, банкет устроил. А оружие всем велел сдать на хранение, нехорошо-де в дом, где будут говорить о мире, входить с оружием. Гуляют казаки, курдский вождь ведет переговоры с Мар Шимуном. Поклялся, что не будут больше его отряды нападать на ассирийцев. Давид вышел во двор, предчувствие беды у него было, и видит: на крышах люди с винтовками пристраиваются. Нет при нем его пистолета, сдал, как все. Вернулся, шепчет на ухо патриарху: «Брат, мы окружены, я сейчас этим тяжелым кубком для вина размозжу голову Симко, его люди растеряются, мы спасемся». — «Не
смей, — сказал патриарх, — мы договорились обо всем, он поклялся. Пришли с миром и уйдем с миром».
Так он сказал. А потом Симко сам, в знак особого почета, провожал Мар Шимуна, вышел с ним во двор. И все было хорошо. Но только поставил патриарх ногу на подножку фаэтона, чтобы ехать, как две огненные пчелки вонзились в его тело, одна под левую лопатку, другая в шею. Это было последнее, что почувствовал Мар Шимун в земной своей жизни. Опрокидываясь навзничь, на спину, ослабевшим голосом проговорил: «йимми, йимми…» (ассир.) — «мама, мама… «Это слышал его личный возница. Ему, единственному, спасли жизнь лошади, запряженные в фаэтон. При первых же выстрелах они с места рванули бешеным галопом, вынесли из зоны огня. Под градом пуль полегла вся казачья рота, а вместе с ними боевой командир Давид и другие ассирийцы.
Ужасная весть громом прокатилась по горам. Пошел тогда ассирийский генерал Ага Патрус, воин от рождения, со своим отрядом в то село, где устроили Мар Шимуну западню. Тело патриарха было втоптано в грязь. Увезли его, похоронили со всеми почестями.
«Я отомщу, сказал Ага Патрус. У него была своя артиллерия — пушки, которые он отбил у турок. Установил он их на высотах и разгромил родное селение Симко, камня на камне от него не оставил. Жестокость за жестокость.
Французы Ага Патруса обожали. Дали чин генерала. И много всяких боевых наград. И был он еще кавалером трех или четырех орденов Святого Георгия — от русского правительства. Любил он этих Георгиев больше всех других орденов. На парадных фотографиях они эффектно украшают его китель. Мощь сфинкса ощущается в его портретах военного времени.
После войны жил боевой генерал уединенно в своем замке под Марселем. Получил полное материальное обеспечение от Франции. Тоска его снедала: не привык к мирной жизни. Бывало, выхватит пистолет и ведет прицельную стрельбу по курам во дворе замка. Сколько настреляет, столько и пойдет на обед ему и челяди. Обезумевшие от страха, куры с треском разлетались в разные стороны. Встревоженные пальбой соседи вызывали жандарма. Жандарм, хорошо знавший привычки отставного льва, обращался к нему со словами: «Пардон, мсье ле женераль, mais c’est impossible! (фр. — это невозможно)». Поседевший генерал был похож на таможенника Верещагина из фильма «Белое солнце пустыни». Он смотрел тяжелым взглядом на жандарма, наливал полный кубок божоле рубинового цвета и говорил: «Буар!» Что означает на французском «Пить!». Это было единственное французское слово, которое отчетливо выговаривал Ага Патрус. Жандарм отвечал нерешительно: «Но я на службе, мсье ле женераль…» Генерал снова твердо произносил: «Буар!» Это звучало уже как приказ. Жандарм, оглянувшись по сторонам, осушал кубок. Выполнив несколько таких «приказов», жандарм брал под козырек и уходил на нетвердых ногах… До следующего вызова…
Где-то в 33-м или 35-м тоскующий генерал Ага Патрус умер. Унес на тот свет незажившую рану в душе и обиду за несуществующую ассирийскую державу. За гробом его шел тот самый жандарм и плакал, не скрывая слез.
Стоит теперь на Лазурном берегу Франции памятник Ага Патрусу. Потомки его офранцузились и рассказывают правнукам о легендарном своем прадеде на французском языке.
А молодой патриарх вошел в новейшую историю ассирийцев как святой мученик. Пожертвовал ради них жизнью. Он сам погиб, и с ним едва не погиб его истерзанный народ. Он был истинным патриархом, но, скорее всего, малоопытным политиком. Мечтал дать счастье народу, а получилось так, что народ оказался втянутым в пекло мировой войны. Он думал, наверное, что настал подходящий момент для обретения ассирийской государственности, а на самом деле это было самое неподходящее время для открытого выступления за свои национальные права. В результате ужасные несчастья обрушились на головы ассирийцев. Конечно, невозможно было все предвидеть и рассчитать тогда, в той исключительно сложной обстановке.
Ассирийцы Ванской области бежали с наступлением сумерек, и среди них — мои будущие родители со своими отцами и матерями, бабушками и дедушками, братьями и сестрами. Бежали, чтобы не настигла смерть, — прорывались к российской границе. Одна только ночь оставалась для спасения, рассказывал отец. Ужас заставлял людей идти быстро, насколько хватало сил. Среди беглецов были старики, беременные женщины и дети, много детей. Матери несли своих младенцев. Плачущие младенцы могли погубить народ. Чтобы турки случайно не услышали их плач и не напали на след беглецов, священник отец Стефан велел матерям дать грудь младенцам. Малыши успокоились, затихли. Из рассказа отца перед глазами встает жуткая картина ночного бегства: непроглядная темная ночь, узкая извилистая горная тропинка; чуть отступишь в сторону — свалишься в глубокую пропасть, и — эта молчаливая масса людей, которые, задыхаясь от слишком быстрого марша, уходят прочь от когда-то родных, а теперь смертельно опасных мест. Все изнемогали от усталости, но останавливаться было нельзя.
На исходе ночи, когда звезды начали бледнеть и исчезать, люди по перекинутому через бурную реку мосту перебрались на безопасный берег — он контролировался армянскими стрелками из отрядов знаменитого генерала Андраника. Мост сбросили в реку, бешеный поток унес его. Ассирийцы отходили все дальше от реки. А на оставленном берегу, в растерянности стояли два опоздавших человека, Бархо и его 80-летняя слепая мать, из соседнего селения Швата. В этот момент подоспели турки. Беглецы издали видели, как аскеры рубили саблями на куски Бархо и его мать. На них вымещали они всю злость за то, что ассирийцы ускользнули у них из-под носа. Другие турки открыли беспорядочную и бессмысленную стрельбу — пули все равно не долетали на таком расстоянии. Армянские бойцы ответили им тем же. У армян были свои счеты с турками.

Ассирийская трагедия нового времени

Ее довелось увидеть воочию одному английскому миссионеру. Лучше на ночь не читать того, что он пишет. Лучше бы, может быть, вообще не читать этого. «По дороге, насколько хватало глаз, двигался сплошной поток беженцев, временами такой густой, что образовывались пробки. Это была ужасная картина, и не приведи господь ее вновь увидеть. Люди шли босиком, в ночном белье. Некоторые женщины рожали прямо на дороге. То была трагическая картина исхода целой народности из страны (Оттоманской империи. — И. В.), которая ее отвергла. Я говорю об ассирийцах-беженцах. Бледные, голодные, с измученными лицами, они производили впечатление сомнамбул, оглушенных людей, которых придавила всей своей тяжестью война. Особо жуткое впечатление производили женщины с малютками на руках. Изнеможение и усталость во всем теле делали их походку шатающейся, а глаза на бледном лице, полные скорби и печали, эти глаза, обращенные к небу, говорили о картинах ужаса, запечатленных в их расширенных зрачках. Вдоль всего шоссейного пути Джульфа-Тавриз мне часто приходилось встречать эти скорбные фигуры измученных и обесчещенных женщин, сиротливо черневших у края дороги в поисках более счастливой и менее жестокой страны…»
Так ассирийцы шли навстречу своей новой судьбе. И разбрелись по всему свету.
Знал всю эту историю прекрасно священник Русской Православной Церкви
о. Александр (Мень), царство ему небесное. И однажды, после моей исповеди ему, сказал задумчиво: «Да, гены бегства в крови у вас, ассирийцев…» Я это запомнил. Имел он в виду также и мое сумасшедшее бегство из Каира в Америку, и такое же безумное возвращение уже через неделю в Советский Союз. Но это уже моя личная история, а рассказываю я о более важном.

Армянско-ассирийская дискуссия

Итак, разбрелись ассирийцы, растеклись по всему свету. И вот однажды в далекой экзотической Калифорнии один очень талантливый молодой армянин, который впоследствии стал всемирно известным, познакомился случайно со своим ровесником, парнем ассирийского происхождения. И произошел между ними разговор. Вот что было, и вот о чем они говорили (дело было в Сан-Франциско, 1933 год).
«… Я пошел на 3-ю стрит в школу-парикмахерскую, где стригут всего за 15 центов.
Парикмахер был молод, высокого роста, со смуглым и серьезным лицом; полные губы, черные глаза с длинными ресницами, большой нос. Я прочел его имя на служебной карточке, лежащей перед зеркалом — Теодор Бадал.
Он стал стричь меня. Хороший парикмахер никогда не разговаривает, пока с ним не заговорят первыми, и не важно, чем и как переполнено его сердце.
— Это имя, — сказал я, — Бадал… Вы армянин?
— Я ассириец, — сказал он.
Что ж, неплохо. Ассирийцы вышли из той же части света, что и мы, армяне; у них такие же носы, как у нас, такие же глаза, такие же сердца. У них другой язык. Их разговор непонятен нам, но они во многом похожи на нас. Конечно, было бы еще приятнее, окажись Бадал армянином, но и это неплохо.
Мы стали говорить с Бадалом об ассирийском и армянском языках, о древнем мире, о культуре наших народов.
— Я не могу читать по-ассирийски, — сказал Теодор Бадал. — Я родился в древней стране, но хочу забыть о ней.
В его голосе слышалась усталость, не физическая — душевная.
— Почему? — спросил я. — Почему ты хочешь забыть о своей древней стране?
Он грустно улыбнулся:
— Потому что все наше смыто оттуда.
Я привожу точные слова Бадала, моего здесь ничего нет.
— Когда-то мы были великим народом, — продолжал Бадал, — но это вчерашний, позавчерашний день. Теперь мы — лишь тема древней истории. Мы создали великую цивилизацию. Ею до сих пор восхищаются. А сейчас в Америке я учусь стричь волосы. Нас смыло с лица земли как расу, мы — конченный народ. Все в прошлом, зачем мне надо учиться читать по-ассирийски? У нас нет писателей, у нас не происходит никаких событий, никаких, одни мелочи жизни… Было однажды событие, это когда Англия натравила на нас мусульман, и началась резня*. Это уже старая история, вы все о ней знаете.
Слова Бадала очень огорчили меня. Я всегда сострадал моему разгромленному народу. Никогда прежде мне не доводилось слушать ассирийца, на английском языке высказывающего подобные вещи.
— История моего народа, — сказал я, — во многом схожа с вашей. Мы тоже древний народ. Мы еще сохраняем свою Церковь. У нас еще есть несколько писателей: Агаронян, Исаакян, некоторые другие, но судьбы наших народов во многом совпадают.
— Да, — сказал парикмахер, — я знаю. Мы вмешались в события ради простых вещей — мира, спокойствия, ради наших очагов, не ради завоеваний.
Он помолчал, потом добавил:
— Конечно, пользы нет в том, чтобы быть разочарованным. Но мы, ассирийцы, прожили свой день, я думаю.
— А мы живем с надеждой, — сказал я. Нет такого армянина, который не продолжал бы мечтать о независимой Армении, о счастливом будущем для своего народа.
— Мечта? — сказал Бадал. — Что ж, это уже кое-что. Ассирийцы не могут теперь даже мечтать. Как вы думаете, сколько нас всего осталось на земле?
— Два или три миллиона, — сказал я.
— Семьдесят тысяч,** — сказал Бадал. — Это все. Семьдесят тысяч ассирийцев во всем мире, и мусульмане все еще преследуют нас. В прошлом месяце убито еще семьдесят ассирийцев. Было маленькое, в одну строчку, газетное сообщение: еще семьдесят ассирийцев убито. Мы все скоро будем уничтожены. Мой брат женат на американке. Больше не остается надежды. Мой отец еще как-то читает на родном языке, но он старый человек. Он скоро умрет…
Молодым армянином, никому в ту пору не известным, который по бедности своей стригся в дешевейшей парикмахерской, был будущий знаменитый писатель Уильям Сароян. А разговор свой с пессимистически настроенным ассирийским цирюльником он воспроизвел в рассказе «70 тысяч ассирийцев».

Печальный и бесполезный урок истории

Заигрывали британские дипломаты в годы Первой мировой с руководителями ассирийцев и называли ассирийский народ «нашим малым союзником». Это имя, по-английски «Our Smallest Alien», присутствует во многих документах того периода. Лесть — виртуозный инструмент в дипломатии всех времен. А если еще пустить в ход обещания... Да, помогал наш народ России, Англии и Франции, ибо поверил заверениям членов Антанты, что они решительно будут содействовать созданию ассирийской национальной автономии на территории исторической родины ассирийцев. Но вот закончилась Первая мировая бойня, великие державы приступили к переделу мира, а о своих посулах «малому союзнику» навсегда забыли. Россия, та, что обещала «златые горы», не в счет: она сама сгорела в Октябрьской революции. Ассирийцев попросту бросили на произвол судьбы, их жертвы были напрасны. Об этом вероломстве западной дипломатии написаны тысячи страниц и свидетельствует множество документов. Делегацию несчастных ассирийцев даже не пустили в зал заседаний на Парижской мирной конференции (1919г.), не выслушали их жалобы. Потом ассирийцы пытались отстоять свои права в Лиге Наций. Тщетно.
Даже после национальной катастрофы несколько сотен тысяч ассирийцев оставались на территории двух новообразованных арабских государств — Сирии и Ирака. Судьба уготовила им жестокие испытания. В начале 30-х годов в Ираке прошла волна исключительных по жестокости кровавых ассирийских погромов. Ассирийцы стали жертвой (в который уж раз!) столкновения интересов Англии и Ирака в этом районе мира. Мосул — область, которая плавает на нефти. Не давали англичанам спокойно спать эти скрытые сокровища. Хотелось завладеть ими. Ширмой могла бы послужить «ассирийская автономия» на этой вожделенной территории. Английская дипломатия различными посулами вновь сумела вовлечь ассирийцев в драку как своих союзников. Увы, даже после кровавых уроков Первой мировой войны ассирийские лидеры ничего не поняли и ничему не научились. Приходится это констатировать. Избиение ассирийцев повторилось. В историю вошла и расправа над жителями большого ассирийского селения Симела, там же, в Ираке; все они, от мала до велика, были убиты в августе 1933 года. И вновь Англия осталась в стороне.
В этой связи ассирийцы, в какой бы части света они ни проживали, отмечают ежегодно в августе «Йома д’Сахде Атурайе», то есть «День ассирийских мучеников». А на апрель приходится День национального траура и скорби у армян. Армянский геноцид всемирно известен, о бойне для ассирийцев знают лишь специалисты по Востоку.

Ассирийцы выживают и приспосабливаются

Вот, в общем, то, что я хотел рассказать о нас, ассирийцах. Очень хочется, чтобы об этом народе знали хотя бы что-нибудь в окружающем их мире, на этой планете, которая, как теперь понимают, стала тесной, подобно коммунальной квартире. И Москва — чем не гигантская «коммуналка» сегодня? Здесь в тесном соседстве оказались представители сотен наций и народностей. Стало быть, по законам человеческого общежития — не мешало бы лучше знать и уважать друг друга.
А рассказ о народе, забытом полностью в современном мире, я закончу вот каким послесловием. Ассирийцы в большинстве своем люди энергичные, сообразительные и предприимчивые. Они быстро осваивают иностранные языки, а благодаря своему трудолюбию почти всегда добиваются в странах проживания экономического благополучия. В городах США, Швеции, Австралии, в других странах многие из них становятся владельцами бизнесов, таких как авторемонтные мастерские, бакалейные и овощные лавки, пиццерии, рестораны, торговля недвижимостью. Они посылают доллары и кроны, марки и франки в Ирак или Сирию, в Турцию или Иран оставшимся там родственникам, сами иногда туда наведываются.
Ассирийцы основывают периодические издания, в которых есть страницы на ассирийском, арабском, турецком (в Швеции) языках, и обязательно — на государственном языке данной страны. Честно сказать, журналистский и полиграфический уровень ассирийских изданий очень невысок, но что же делать, в условиях глобального рассеяния, без всяких сколько-нибудь серьезных институтов национальной жизни трудно ожидать лучшего. Главные и постоянные темы публикаций — нерешенная ассирийская национальная проблема, вопросы древней и новой истории ассирийского народа, ассимиляция молодого поколения в эмиграции. Ассирийская молодежь учится в колледжах и университетах, осваивает престижные профессии, вливается в современное общество, создает смешанные семьи, в которых дети уже не говорят на родном языке.
Если захотите увидеть, как проводят досуг ассирийцы ХХI века, послушать их разговоры, идите в их национальный клуб. Это любимое место встреч. Такие клубы у ассирийских общин имеются в любом зарубежном городе на Западе, где они обосновались. Даже в Австралии (Сидней) и — сейчас вы удивитесь — в Новой Зеландии, да-да, в ее столице Веллингтоне. В этих социальных клубах за чашкой кофе или чая, за кружкой пива можно с приятелями обсудить все мировые, а также наболевшие национальные проблемы. А то и просто поболтать. В клубах отмечаются памятные даты, устраиваются гражданские празднества, проводятся различные общественные мероприятия, там же собирают деньги на благотворительные цели. Одним словом, это пункты «агитации и пропаганды», встреч и приятного времяпрепровождения.
Что еще? Вера. Рождество и Пасха — главные религиозные праздники ассирийцев. По воскресеньям целыми семьями ходят в церковь. Религия продолжает занимать важное место в их жизни и сама по себе, и как главный фактор национальной консолидации. Церковь — это место встречи всех со всеми. Только при храмах имеются воскресные кружки, в которых ничтожно малое число детей обучается ассирийской грамоте; школ как таковых нет.
Авторитет патриарха традиционно высок. Его резиденция уже много десятилетий располагается в Чикаго, церковь делит с народом его изгнанническую судьбу. С одной стороны Святая Апостольская Соборная Ассирийская Церковь Востока (официальное название) находится в сложнейшем положении, разбросана по разным странам и городам мира вместе с народом, испытывает финансовые затруднения. Но в то же время духовный ее авторитет чрезвычайно высок, ведь она — апостольская. Загляните в авторитетнейшую Энциклопедию Брокгауза и Ефрона «Начало сирийской церкви относится к апостольской эпохе». Вот почему ассирийский патриарх — обязательный гость Русской Православной Церкви на ее международных форумах или больших торжествах, и не случайно его место, как это видно на фотографиях, — рядом с русским патриархом. Ассирийского патриарха с почетом принимает и Папа Римский.
Самый радостный, красочный, экзотически обставляемый массовый празд-
ник — это, конечно, ассирийский Новый год или «Ха б’Нисан», который встречают 1 апреля. В этом году наступил 6751 год по ассирийскому календарю. В день Нового года ассирийские общины устраивают многолюдные пикники на открытом воздухе, народные гуляния, выступления фольклорных ансамблей, концерты в национальных клубах. Все это, записанное на видеокассеты, затем пересылается перекрестным образом из страны в страну, идет взаимообмен, так что ассирийцы Ирака могут видеть, как празднуется этот день в Америке, ассирийцы США смотрят подобные же видеозаписи из Ирака и Сирии и т. д. Этим они как бы доказывают самим себе, что ассирийский народ жив, существует и свою историю помнит.
Что происходит в этот день в Чикаго, где проживает не менее 70 тысяч ассирийцев, надо видеть своими глазами, и мне довелось однажды это наблюдать. Я, песчинка среди многотысячных толп зрителей, смотрел грандиозное шествие — парад древнего народа. Участники новогоднего народного шоу одеты в яркие национальные одежды. Медленно движется нескончаемый кортеж автомобилей с открытыми платформами — намек на древние колесницы, на них толпится шумная молодежь, в руках у них транспаранты с патриотическими лозунгами, с национальными символами и атрибутикой: здесь и изображения знаменитых крылатых быков, и царя Ашурбанипала, и легендарной ассирийской царицы Шамирам (она же Семирамида), и многое другое. Конечно, много музыки, национальных песен, народных танцев. Редко что может сравниться по колориту и красочности с этим бесподобным зрелищем, разве что бразильский карнавал. Фантастический эмоциональный подъем как у участников, так и у зрителей этой феерии. Неизгладимое впечатление. Заранее подготовившаяся полиция на несколько часов услужливо перекрывает автомобильное движение по одной из главных магистралей города, где проходит национальный парад. В общем, ассирийское национальное меньшинство наслаждается стандартными благами демократии в западных странах, где они живут как беженцы.
Можно жить как кому заблагорассудится, и дай бог удачи потомкам ассирийцев, куда бы ни заносил их ветер странствий. Только корни свои забывать нельзя.
Не была судьба благосклонна к ассирийцам.
Но факт остается фактом. Они живы и ныне хотят всего лишь того, чтобы их признали как народ, равнодостойный среди других народов современного мира, чтобы уважали их историческую преемственность и национальные права. Требуют, умоляют, ходатайствуют…
Разве это чрезмерные требования, уважаемые дамы и господа, высокие судьи и присяжные заседатели, президенты и премьер-министры нашего цивилизованного международного сообщества?

Лос-Анджелес — С.- Петербург — Москва
1999 — 2001